a6ceabdc     

Толстой Лев Николаевич - Дяденька Жданов И Кавалер Чернов



Л.Н.Толстой
ДЯДЕНЬКА ЖДАНОВ И КАВАЛЕР ЧЕРНОВ
[Угловыми скобками обозначен текст, зачеркнутый Л. Н. Толстым,
а квадратными - редакторский текст.]
(ПЕРВАЯ РЕДАКЦИЯ)
; он никогда не подходил к товарищам, не пил, не
разговаривал, не слушал, а с вечно опущенной головой садился в сторонке,
доставал складной ножик, единственное свое имущество, брал какую-нибудь
палочку, строгал ее и плакал. - О чем он думал, о чем он плакал? Бог его
знает.
Товарищи трунили над ним, заставляли его пить. Он напивался и плакал еще
больше и приговаривал. Хотели, чтобы он тоже поставил косуху. Он отказался.
Его прибили, и он отдал последние два рубля и опять заплакал. Когда рекрутов
пригнали в роту, унтер-офицер сказал фельдфебелю, что из рекрутов "солдат
бойкий выйдет".>
(ВТОРАЯ РЕДАКЦИЯ)
Хочу рассказать простую историю двух людей, которых я знал долю и так
близко, как знают только товарищей. Одного из них я много любил, а над участью
другого часто горько задумывался. - Это были два солдата в батарее, в которой
я служил юнкером на Кавказе и которых обоих уже нет на этом свете. В 1828 году
в партии рекрут пригнали их на линию.
Один из них, Чернов, из дворовых людей Саратовской губернии, был высокий,
стройный мужчина, с черными усиками и бойкими, разбегавшимися глазами. На
Чернове была розовая рубаха,- он весь поход играл на балалайке, плясал, пил
водку и угащивал товарищей.
Другой рекрут - Жданов, из крестьян той же губернии, был невысокий,
мясистый парень лет девятнадцати, с большими круглыми голубыми глазами и белым
стриженым затылком.
У Жданова всего имущества было четыре рубахи, складной ножик и
двугривенный денег. Он не мог поить товарищей, но так же, как и они, старался
отуманиться вином и весельем. Весела его, однако, было как-то неловко, (дико)
и жалко. Раз его напоили, и он таки пошел плясать на цыпочках по-солдатски, но
вдруг расплакался, бросился на шею к Чернову и [стал] приговаривать такую
дичь, что всем смешно стало. На другой день он поставил косуху и опять плакал.
Большую часть времени по походам он спал, а ежели не спал, то подходил к
Чернову и, разинув рот, слушал его россказни, прибауточки и все смеялся.
Унтер-офицер, который гнал партию и которого Жданов боялся пуще огня,
передал фельдфебелю в роте: "Чернов и другие хорошие есть, а что Жданов вовсе
дурачок и что над ним много битья будет". И действительно, Жданову битья много
было. Его били на ученье, били на работе, били в казармах. Кротость и
отсутствие дара слова внушали о нем самое дурное понятие начальникам; а у
рекрутов начальников мною: каждый солдат годом старше его мыкает им куда и как
угодно.
В первое время переход от слабого присмотра, который бывает за рекрутами,
к строгости и даже несправедливости обращения с молодыми солдатами на место
совершенно озадачил бедного Жданова. Он вообразил, что он очень дурен и что
ему нужно стараться быть лучшим, и начал стараться. Он сде 96c лался усердным
- до глупости, но положение его от этого становилось еще хуже. У него не было
минуты отдыху: каждый солдат помыкал им, как мальчишкой, и считал себя вправе
требовать от него того, что он делал по собственной охоте, и взыскивать с
него. - Когда он наконец понял, что усердие вредит только его положению,- им
овладело отчаяние. "Так что же это в самом деле!-думал он,- что делать? Так
вот оно, солдатство!"-и бедняк не видел исхода и горько плакал по ночам на
своем наре.
Моральное состояние это продолжалось недолго- исхода действительно не
было. Одно



Содержание раздела