a6ceabdc     

Толстой Лев Николаевич - Записки Сумасшедшего



Л.Н.Толстой
ЗАПИСКИ СУМАСШЕДШЕГО
1883. 20 октября. Сегодня возили меня свидетельствовать в губернское
правление, и мнения разделились. Они спорили и решили, что я не сумасшедший.
Но они решили так только потому, что я всеми силами держался во время
свидетельствования, чтобы не высказаться. Я не высказался, потому что боюсь
сумасшедшего дома; боюсь, что там мне помешают делать мое сумасшедшее дело.
Они признали меня подверженным аффектам, и еще что-то такое, но - в здравом
уме; они признали, но я-то знаю, что я сумасшедший. Доктор предписал мне
лечение, уверяя меня, что если я буду строго следовать его предписаниям, то
это пройдет. Все, что беспокоит меня, пройдет. О, что бы я дал, чтобы это
прошло. Слишком мучительно. Расскажу по порядку, как и отчего оно взялось, это
освидетельствование, как я сошел с ума и как выдал свое сумасшествие. До
тридцати пяти лет я жил как все, и ничего за мной. заметно не было. Нешто
только в первом детстве, до десяти лет, было со мной что-то похожее на
теперешнее состояние, но и то только припадками, а но так, как теперь,
постоянно. В детстве находило оно на меня немножко иначе. А именно вот так.
Помню, раз я ложился спать, мне было пять или шесть лет. Няня Евпраксия -
высокая, худая, в коричневом платье, с чаплыжкой на голове и с отвисшей кожей
под бородой, раздела меня и посадила в кровать.
- Я сам, я сам,- заговорил я и перешагнул через перильца.
- Ну ложитесь, ложитесь, Феденька,- вон Митя, умник, уже легли,- сказала
она, показывая головой на брата.
Я прыгнул в кровать, все держа ее руку. Потом выпустил, поболтал ногами
под одеялом и закутался. И так мне хорошо. Я затих и думал: "Я люблю няню,
няня любит меня и Митеньку, а я люблю Митеньку, а Митенька любит меня и няню.
А няню любит Тарас, а я люблю Тараса, и Митенька любит. А Тарас любит меня и
няню. А мама любит меня и няню, а няня любит маму, и меня, и папу, и все
любят, и всем хорошо". И вдруг я слышу, вбегает экономка и с сердцем кричит
что-то об сахарнице, и няня с сердцем говорит, она не брала ее. И мне
становится больно, и страшно, и непонятно, и ужас, холодный ужас находит на
меня, и я прячусь с головой под одеяло. Но и в темноте одеяла мне не легчает.
Я вспоминаю, как при мне раз били мальчика, как он кричал и какое страшное
лицо было у Фоки, когда он его бил.
- А не будешь, не будешь,- приговаривал он и все бил. Мальчик сказал: "Не
буду". А тот приговаривал "не будешь" и все бил. И тут на меня нашло. Я стал
рыдать, рыдать. И долго никто не мог меня успокоить. Вот эти-то рыдания, это
отчаяние были первыми припадками моего теперешнего сумасшествия. Помню, другой
раз это нашло на меня, когда тетя рассказала про Христа. Она рассказала и
хотела уйти, но мы сказали:
- Расскажи еще про Иисуса Христа.
- Нет, теперь некогда.
- Нет, расскажи,- и Митенька просил рассказать. И тетя начинала опять то
же, что она рассказала нам прежде. Она рассказала, что его распяли, били,
мучили, а он все молился и не осудил их.
- Тетя, за что же его мучили?
- Злые люди были.
- Да ведь он был добрый.
- Ну будет, уже девятый час. Слышите?
- За что они его били? Он простил, да за что они били. Больно было. Тетя,
больно ему было?
- Ну будет, я пойду чай пить.
- А может быть, это неправда, его не били.
- Ну будет.
- Нет, нет, не уходи.
И на меня опять нашло, рыдал, рыдал, потом стал биться головой об стену.
Так это находило на меня в детстве. Но с четырнадцати лет, с тех пор как
проснулась во мне половая страсть и я от



Содержание раздела